– Санчес, где можно найти человека, который давно умер?
– В могиле.
Рассказ об обучении психодизайнеров из мира книги “Фрагментация памяти”. Принимая дьявол-чип, психодизайнеры бесконечно галлюцинируют, создавая крайне достоверных персонажей, драматические повороты, острые чувства. Публика с радостью считывает чужие эмоции, но сами психодизайнеры с трудом могут выбраться из реальности, которую создают. Можно воспринимать рассказ как отрывок из юности Стар.
Ретро
Take a key and lock her up,
Lock her up, lock her up.
Take a key and lock her up,
My fair lady. (анг. нар. песня)
Ты знаешь, кто такой Сид?
Есть вопросы, пробивающие мир тонкой спицей, и этот как раз из таких.
Ты когда-нибудь видел Сида Вишеса?
Нет, не думаю. Старые герои сгнили и превратились в гумус, из которого выросли ребята вроде “Космофашистов” или “Психоделических личинок” – много шума, много запрещенных частот, облеченная в шипы пустота. Манхэттен стоит перед и вокруг меня, словно самодовольные шахматные фигуры. Наглый район, из которого шипцами вырвали душонку, квадраты и квадраты одиночества, коричневые здания, напряженно держащие в узде постаревшую дорогу. Место, где сходятся все пути, если ты когда-нибудь слышал слово “панк-рок”. Помятый парень в зеленой рубашке косо поглядывает на застекленные двери, на нем грязноватая старая шляпа и несвежие джинсы. В венах, карманах и на мокрых нервных пальцах – наркота. Червивая, сочная дрянь.
– Мне нужно попасть в отель.
– Отвали.
Покрытый швами и движущимися татуировками фрик дрейфует в грязно-сером тумане, как готовый к бою крейсер. В Тиа-сити никогда не поймешь, где реальность, а где галлюцинация. Около космопорта, например, может показаться, что ты попал в ад – все скрежещет, пламя, вонь, инопланетные торговцы, волосатые твари, ползающие делирийцы, мелкие порхающие туристы, светящиеся эскалаторы и звенящие пункты контроля. Голографическая реклама уплотнилась до такой степени, что не разгадаешь, что это проделки корпорации, пока симпатичный парень не приблизится и не начнет шептать на ухо: “Покупай шлем XZFireman200, детка”. Туда же можно отнести ген-миксеров и мутантов. Поверить в их реальность бывает трудно – бродячая мясная лавка, просвечивающая через прозрачную кожу. Фантасмагорические уровни Среды зачастую выглядят намного более достоверно и нормально. Все на чем-нибудь сидят – на спидерах, на “цепочке”, на DF-е или нюхают порошок, так что приходами никого не удивишь. Не то время сейчас.
В голове расправляет щупы дьявол-чип, а кисти рук покрыты мелкой сетью из воткнутых под кожу булавок. Ярко-красные точки их наверший кажутся растущими прямо из тела бусинками – я не-человек, существо новой формации. Чтобы вспомнить, как меня зовут, мне нужно заглянуть в записную книжку. Среди гладких дуг задниц и грудей, среди мешковатых костюмов, футболок и юбок моя одежда выглядит посланием. Алая завеса закрывает лицо, озадачивая желанием его не иметь, складки и ленты шевелятся на ветру, шуршат, тянутся по земле.
[Сбой]
За углом снова Нью-Йорк, слепленный из драных лохмотьев информационной Мекки. Это картины, которые можно видеть, пролетая по автостраде на машине с открытым верхом, котел из самых разных рас и народов. Танцующая берберка запрокидывает голову, ярко-желтое платье подается, словно парус. Стриптиз ночных улиц, танго тусклых фонарей, варьете из разномастных торчков, клавиши расстроенного пианино, тихое шлепанье босых ног и везде – стекло. Люди раздеты, в них нет ни железа, ни вирта, и обнаженное, беззащитное безумие непривычно. Этикетки от пива, склянки, мокрые покрывала и газеты с букашками печатных букв, – все это и множество других вещей, которые никто не брал в руки добрые сотни лет.
– Мне нужно найти отель “Челси”. Сегодня там убьют человека.
– Опять? – панкушка передергивает плечами, в каждом ее глазу светится ячменное зерно. – Вчера Сид зарезал там свою подружку.
– Вчера?
[Вчера]
Улицы изжеваны и измяты, как скрученная для “косяка” бумага. Все без толку, становится так горько. Ветер налетает и треплет алую паранджу, между пальцами течет пыль, похожая на пепел из кремационной урны.
– Это ты спустила под откос пневмопоезд? – вместо девчонки надо мной склонился полицейский робо.
Может быть, это сделала я – дьявол-чип стимулирует любопытство, – а может, и нет. Не помню. Решетчатая кишка моста развалилась и сама выплюнула капсулу по направлению к бизнес-центру. Поезд слетел под сорок пять градусов и четко, сочно врезался в стекло, пропахав несколько этажей, намазывая на пол слой перемешанных с товарами пассажиров. Когда смотришь на такое, кажется, что паришь. Это как край моста, задирающийся в небо вместе со стоящими на нем столбами, и в мире осталось не так уж много подобных зрелищ. Мне вообще-то казалось, что это несчастный случай.
– Вставай.
– Есть, сэр.
Я поворачиваю голову к витрине, стягиваю ткань и вижу, как в глазах мчится синеватая координатная сетка.
– Я вынужден дезактивировать чип, – чеканит робо, – и предъявить обвинение в убийстве.
Это похоже на звук тысяч и тысяч захлопывающихся дверей.
“Эй, мы узнали тебя! Думаешь, мы не знаем, кто ты? Ты – Сид Вишес! Сид Вишес!” – кричали пацаны, в их голоса слышался неподдельный восторг, а рядом неровно шагал старомодный торчок в кожаной куртке, покрытой шипами и заклепками. Теперь так уже никто не ходит, – чистый, как младенец. Вишес остановился, сплюнул так, что струя врезалась в камеру, а потом отправился дальше. Запись закончилась, чип замолчал, разрывая связи.
– Сидни?
Молчание.
Перевод каретки.
***
Когда лежишь на пластиковой полке, стиснув зубы, вибрирующие от углубляющегося в череп сверла, есть время подумать. Небольно, но приятного тоже мало – я и без того похожа на решето: вены замусорены, словно канализационные трубы, сердце бьется медленно и нехотя, желудок разъела химия. Хочется таблеток, но они застрянут в наждачно сухой глотке. То, что я совершила преступление по наущению дьявол-чипа, мало кого волновало – они учли наличие образования и отправили меня в местную тюрягу при лабораториях корпорации. Научно-исследовательское заведение строгого режима.
Потолок продавливается и открывает смурное небо Манхэттена, его подпирают аккуратные прямоугольники небоскребов. Они вырастают, словно столбцы диаграмм или танцующие штрихи эквалайзера, напоминают о том, что я неотвратимо опаздываю. Длинная скрипичная мелодия развешивает пряжу звука, потом замирает стеклянной дугой, конец которой растет из-под пальцев хитроумного нищего. Я уже не слышу звуков миниатюрной дрели, и за это они меня и любят. Психодизайнеров очень мало – никто еще не выдерживал марафон долго, потому что всегда требуется больше и больше боли, больше и больше уровней, больше и больше чужих жизней, так что любым психозаписям всегда находится применение. Нужно вернуться в отель, чего бы это ни стоило.
– Куда ты хочешь отправиться?
Первое попавшееся:
– В Валхаллу.
– Что это за фигня? – наморщился лаборант.
– Я думала, это ты, а не я, у нас умник.
Удар. На красном шелке более темная кровь смотрелась бы красивыми арабесками, но они отобрали мою одежду. Лицо лаборанта превращается в кляксу, стекает по исчириканной неумелым граффити стене, на которой написано: “Viva Anarchy!”. По глазам мчатся строки пространственных координат, но прямой выход в систему закрыт, они слишком боятся экстремистов от психодизайна, крепко держат внутри кубика психотюряги. После разговора с лаборантом меня перевели в особую группу, сменили стоящую колом одежду на балахон с нашлепкой “2R” (too rude) и пообещали лучше кормить.
[Солгали.]
– Зачем ты его рисуешь?
– Это все, что я умею.
Санчес следит за мной, он думает, что я собираюсь жить по установленным правилам и клеится, как размякшая жвачка на пальцах. Третьесортный персонаж, дрянные текстуры. В вирт-очках отображался кусок номера отеля “Челси”, кровать со скомканной простыней, на которой, сгорбившись, сидел обнаженный по пояс худой панк. Руки сложены у рта, словно он собирает слова в горсть, между пальцев вырывается дым. Черно-белая картинка из архива – поблажка, которая позволялись участникам группы “2R”, чтобы они окончательно не спятили, но мне казалось, что нас тут только двое, я и Сид, пока не появился Санчес. Я хотела дотронуться до порезов Вишеса, но вместо этого наткнулась на мокрую робу любопытного латиноса.
– Откуда ты?
– Из Нью-Йорка.
– Такого города не существует, – недоверчиво смеется он. – Вспомни, где все происходило на самом деле.
Последнее, что я могла вспомнить, – это колкий ежик Сида и тощие ноги в грязных джинсах, которые показал мне чип. На фотографии парень выглядел одиноким, почти мертвым, – как будто что-то потерял, и я дышала воздухом, которым он дышал. Судя по дате, парень откинулся лет двести назад, но в его истории был смысл, тогда как в моей – нет.
“12 октября 1978 бас-гитарист скандальной панк-группы Sex Pistols Сид Вишез проснулся в отеле “Челси” и нашел свою подругу Нэнси Спанджен заколотой в ванной. Событий предыдущего вечера Сид не помнил, он вызвал полицию и был арестован по обвинению в убийстве. После того, как звукозаписывающая компания Virgin внесла за него залог, Вишез пытался покончить с собой, резал руки бритвой и разбитой лампочкой. Сиду Вишезу был всего 21 год.”
– Санчес, где можно найти человека, который давно умер?
– В могиле.
Я легла на койку. Никто во всем мире не задумывался над тем, что мы здесь, но если набраться сил и не обращать внимания на блокиратор, можно услышать, как вдалеке дышит отель. Потом я поворачиваюсь к стене и пытаюсь пройти сквозь, царапаюсь, царапаюсь, царапаюсь…
***
Кто-то мог родиться здесь или пройти обряд инициации, – комнаты старых гостиниц похожи на высохшие лица индейцев. Простыня пропиталась кровью. Кровь везде, куда ни кинешь взгляд, это похоже на декорации к триллеру, но она давным-давно засохла, как и порезы на руках. Упаковки от дешевой еды, пакетики от доз, закопченная ложка, бычки по всему полу. В глазах сидящего тут же парня не осталось жизни, на коленях – тяжелый бас, поцарапанный и грязный. Сид повторял один и тот же рифф, исступленно дергая толстые струны. Вверх – и вниз.
– Он живой.
Да неужели? Я не вижу наверняка, но чувствую бесцветные нити, которые его держат. Панк-музыкант из прошлого поднимает пустую голову с пустыми глазами, его передергивает. Бас барабанит то громче, то тише, звук сталкивается со стеной и отражается обратно, танцует танец вуду вокруг мертвого Сида Вишеса. Это не реальность, а всего лишь копия копий, повторяющая старые события.
[Отпустите его]
– Просто доделай.
Меня тошнит.
Клетка для марионеток из чужого подсознания продолжает гудеть расстроенной бас-гитарой; образ готов к загрузке, а рядом валяется нож, чтобы любители посмотрели на смерть белобрысой Нэнси. Лаборанты собираются поиграть с моей куклой, им невдомек, что я разговариваю с Сидом по ночам.
– Меня не интересуют чучела, – разодранное и исцарапанное множеством порошков и таблеток горло саднит.
– Ладно, оставим, как есть, – лаборант (я даже не различаю их по именам) истощен и измучен почти так же, как я.
Он захлопывает дверь и уходит прочь по коридору. Пальцы сами тянутся к искореженной дырявой голове, чтобы запустить ногти под кожу, а потом снова чувствовать, как координатная сетка опутывает пространство, заливая реальность контентом из того, что сжато и зашито грубыми стежками блокиратора. Сид уронил гитару, продолжая сверлить взглядом пуговиц-глаз реконструированную стену, – полуживой товар, брэнд-нейм. Чем дольше я смотрю на него, тем яростнее шипят и плюются искрами поставленные предохранители, стекло закипает, электронные смерчи сминают коробку тест-уровня.
– Заберите ее отсюда!
Поздно, это последний отчаянный шаг, после которого следует только слово “Выход”. И пластиковый герой плавится, а барьеры падают один за одним, кровь течет из ноздрей, липнет к языку, взрывается маленькими пузырьками в мозгу. Вокруг этаж за этажом выстраивается Нью-Йорк, мой Нью-Йорк, коричневатые дома, набитые окнами, бешеное пого мостов, алый кордебалет вывесок, черная кожа и сомбреро, джаз, написанный ревом моторов, трубами, переходами, пожарными лестницами, и вода пахнет водой, пахнет кожаными куртками, джанком и свежими металлическими струнами. Я бегу к вывеске “Chelsy Hotel”, не замечая, как брызгами разлетаются тормозящие машины, как уличные дилеры и ошиваюшиеся рядом проститутки оборачиваются и замирают, расплываются, сливаются в коридор, который ведет меня в гостиницу, я мчусь мимо лобби с уставшим клерком, вбок и дальше, по темным коридорам, между темными перилами, летящими газетными вырезками, сонными постояльцами, бормочущими во сне старухами, а все звучит, нескончаемо звенит и хрипит, течет сладким голосом Нэнси, стонет, смеется, разбивается в панк-кличе и экстазе героиновой смерти. Лишь одна облупившаяся дверь с табличкой “100”, лишь один день, в который нужно попасть, лишь один возможный вариант спасти человека, которого я никогда не знала. Стук, скрип, ворчание, ругань, пальцы на сальной ручке. Пауза. “Привет, Сид. Собачьи ошейники уже не в моде”.
[Destroyed]
[Великолепная игра со стилизацией под ретро! Все, что вы никогда не решились бы пережить! Всего за сотню кредитов!]
2005
