Обложка к “Миру исламского мистицизма” Шиммель
“Мир исламского мистицизма” Аннемари Шиммель – сногсшибательная по качеству и сущности описываемого материала книга, переполненная ссылками, цитатами, новыми именами, примерами, рассказами, анализом и вдобавок снабженная впечатляющей библиографией с комментариями. Она наносит сокрушительный удар невежеству. Такой же взрывной эффект проникновения в чужой пласт культуры давала разве что “Осень средневековья” Хейзинги, заставляющая понять мировоззрение радикально отличающихся от современных людей.
После чтения поэтов-суфиев у меня накопилась масса вопросов, на которые нужно было найти ответ, – это касается как непонятных отсылок к красоте языка Корана (который в переводе не кажется поэтичным) или упомянутых имен, так и системы символов, смысла терминов, особенностей ислама. И на все эти вопросы ответы с лихвой обнаружились. Немка Аннемари Шиммель начала изучать арабский язык с 15 лет, переводила поэзию с персидского, арабского, урду, синдхи, что обеспечивает глубочайший уровень понимания культуры. При этом она типичный европейский профессор. С одной стороны, автор хорошо понимает как смысл поэзии Руми, Аттара, высказывания суфиев, так и особенности мышления человека исламского мира, даже мистика; с другой она отлично разговаривает на языке интеллектуалов, поэтому книга написана взвешенным тоном европейского лектора. Лучше книги на тему и придумать нельзя – она разъясняет образность суфийской поэзии, специфику исламского познания Бога, дает просто миллион имен, о которых на русском вообще ничего не найдешь. Сплошные открытия и разрывы шаблонов. Крайне рекомендую тем, кому интересны темы суфизма, исторического развития исламской мысли и исламской поэзии.
1) Трудности перевода и Коран.
Восприятие арабского текста очень сильно отличается от его перевода, потому что мы говорим о совершенно разных системах знаков. Более того – письменный арабский/персидский накладывает свои особенности на мышление. Арабские мыслители не раз в своих текстах медитируют на отдельные буквы-ленты, буквы-образы, а особенности арабского словообразования позволяют им писать стихи-фракталы, в которых множатся смыслы. Шиммель говорит следующее:
“Структура арабского языка, строящегося на трехбуквенных корнях, позволяет создавать бесчисленные словесные формы, следуя почти математически точным правилам. Это можно уподобить арабеске, в которой простые геометрические фигуры складываются в сложные многоугольные звезды или цветочные мотивы — в замысловатое кружево. Склонность наслаждаться бесконечными возможностями языка оказала большое влияние на стиль арабских поэтов и прозаиков, да и во многих изречениях суфиев можно проследить такую же радость языковой игры: поглощенность извлечением различных смыслов из одного и того же корня, любовь к рифмам и четким ритмическим размерам. Эту черту унаследовали и мистики, писавшие на персидском, турецком и языках мусульманской Индии. К сожалению, магическая игра звука и смысла, на которой в столь большой степени основано воздействие фразы во многих восточных языках, в переводе пропадает. Пропадают и свойственные всякому арабскому корню многочисленные скрытые аллюзии, отсылающие читателя к совокупности исторического, теологического и поэтического опыта, который может скрываться за внешне простым высказыванием или по видимости простым стихотворением.”
Существует целое направление каллиграфии, в которой фраза не только передает некий смысл, но и изображает его. Схожими вещами занимался Аполлинер и др, выкладывая строки в форме предмета, о котором написано стихотворение, но у француза это скорее игра, тогда как мусульмане серьезны. Учитывая, что в исламе запрещены изображения живых существ, арабская каллиграфия сильно отличается от каллиграфий других народов, потому что частично заменяет живопись. Например, так:
Но изощряться подобным образом совсем необязательно, потому что письменность саму по себе суфийские мистики воспринимали отлично от того, как воспринимаем буквы и слова мы. Для нас текст – всего лишь инструмент для передачи смысла, это вспомогательные знаки. Для суфиев они сами по себе могут являться объектами, а не средствами. Здесь мы плавно подходим к восприятию Корана и имени Аллаха. Большинством мистиков Коран заучивался гораздо раньше, чем был понят смысл текста, многие из мусульман не знают арабского, но знают наизусть части оригинального Корана. Коран не просто набор общих предписаний, он регламентирует порядок жизни. Для суфиев же, желающих мистических знаний, Коран являлся неотъемлемой частью существования с утра и до вечера, поэтому зачастую их поэзия – витиеватый перефраз Корана, размышление над Кораном с включением отсылок, полемика с Кораном, трактовка Корана и так далее. Таким образом без знания Корана в точности понять, о чем они пишут, просто-напросто невозможно. Человек без этого знания может находить массу своих смыслов, но исходный утеряет. Шиммель называет такой эффект о “коранизацией памяти”:
“Хотя миллионы мужчин и женщин не понимали и не понимают арабский текст Корана, они все же чувствуют божественный характер этой книги и живут с ней. Можно с уверенностью говорить о «коранизации» памяти, и всякий, кто читал персидскую, турецкую или любую другую исламскую словесность, знает, насколько сильно язык Корана проник в литературу и повседневную речь и какие прекрасные формы обрели «буквы Корана» в соответствии с художественными вкусами персов, турок, индусов и африканцев, создателей утонченной каллиграфии — типичного искусства мистиков”.
Безусловно, для христианских мыслителей Средних Веков схожая концентрация на Священном Писании тоже присутствовала, но настолько пропитанными этой книгой они не были и вряд ли видели фракталы из букв во сне. Возможно, что из-за такой степени “пропитываемости” Кораном эта книга является для мусульман несотворенной, она как бы извечно пребывала в мире. Не язык как средство общаться, а язык как средство передавать Коран.
И здесь уже наконец можно приблизиться к тому, почему мусульмане так болезненно реагируют, когда кто-то сжигает или попирает Коран. Мне кажется, что из-за отсутствия живописи каллиграфическая бисмилля или написание имени Аллаха практически равнозначны по смыслу изображениям, т.е. буквы = образ + смысл. Кроме того написанию имени Аллаха и размышлению над многочисленными именами Аллаха посвящены целые периоды религиозного обучения. Имя Аллаха в исламе само по себе обладает мощной силой, является отпечатком невероятного могущества. В книге приводятся примеры, когда отдельные люди падали без чувств от интенсивности переживаний, услышав слово “Аллах”. В легендах часто присутствуют моменты, когда во время декламации Корана или трактовки его мудрецами по несколько человек умирает от переизбытка чувств (sic!). Именно поэтому повторение имени Аллаха для мусульманина является одним из способов религиозного просветления (зикр) и именно поэтому нельзя отказывать тем, кто просит помощи во имя Аллаха. Таким образом сжечь Коран не означает просто уничтожение набора важных слов или священного артефакта. Библию можно сжечь, это кого-то расстроит, но вряд ли Бог будет оскорблен, потому что оскорбление, если и задумывалось, будет опосредованным. Сжигание же Корана для глубоко религиозного мусульманина, как я понимаю, в каком-то смысле является оскорблением самого Бога, Возлюбленного для мистиков, которое невозможно оставить безнаказанным. Насколько это разумно, другой вопрос, но этот факт проливает свет на поведение радикальных мусульман при различных провокациях. В этом случае к религиозному фундаментализму добавляются дополнительные обертона, но обсуждать их нет желания.
Человек и надпись “Аллах”:
Написанное на стене слово “Аллах”, wiki
Можно, конечно, сказать, что в христианстве те, кто просят именем Иисуса, тоже должны быть осчастливлены, однако в массовом, бытовом христианстве такая помощь – всего лишь потенция, на которую ты можешь отреагировать, а можешь и нет. Т.е. идея в том, чтобы не совершить грех, быть добродетельным. В исламе имя бога гораздо более могущественно. Оно само по себе императив, которому нельзя не подчиниться, иначе ты навлечешь на себя гнев могучего Аллаха. Тот, кто просит, если просит зря, получит свою кару в будущем, однако не подать ему, если ты правоверный мусульманин, попросту нельзя, здесь отсутствует выбор. Такое могущество блюдется в том числе и отсутствием всяческого многобожия, даже в формах, которые привычны христианину (Троица, етс). Всю мощь концентрирует в себе Аллах.
Здесь я подошла к некоему откровению о разнице восприятий. Представитель европейской традиции и традиционный мусульманин абсолютно не понимают друг друга, когда начинают браниться. Они просто кричат и машут шашками, причем каждый кричит о своем. У них разный подход к набору базовых понятий (взять тот же пример с милостыней – совершенно различные подходы), и то, что кажется европейцу проявлением нетерпимости, для мусульманина логично вытекает из религиозной картины мира. Также я впервые задумалась о том, что несмотря на “мусульманское вторжение” лишь единицы заинтересованы в понимании мусульманской культуры, в некоем “изучении чужого”. Это довольно странно.
Вторая часть: http://heresyhub.com/shimmel-mir-islamskogo-mistitsizma-2/
